Вс.Рождественский
Вот что рассказал старый врач.
- Мне случилось лет двадцать прослужить в психиатрической лечебнице. Дело было еще до революции. Наш хозяин не очень заботился о новых методах в медицине. Его предприятие и так приносило ему немалый доход, потому что пациентов подбирал он среди людей состоятельных, родственники которых не стеснялись в средствах. Лечение проходило главным образам в том, что больных помещали по возможности изолированно, в спокойных комнатах, и окружали неприхотливым комфортом. Родственники имели возможность встречаться с ними в приемные дни, а те, кому это было выгодно, на целые месяцы и годы могли забыть об их существовании. Нечего и говорить, что принимали в дгчебннцу только людей тихих и безобидных - упорных меланхоликов и никого нэ обижающих фантазеров.
Кто только не перебывал у нас за это время! И библейские пророки, и незадачливые изобретатели "перпетуум мобиле", и страстные любители пешего хождения по воде, и убежденные алхимики, и "председатели земного шара". Были четыре девы Марии, два Наполеона н даже один Навуходоносор. Были угрюмые чудаки, с опаской переходящие комнату, были "стеклянные люди", боявшиеся разбиться. Я помню человека, вообразившего себя крымской ска лой. Он, вытянувшись, затаив дыхание, стоял посреди комнаты и боязливо подозревал каждого проходившего мимо в желании нацарапать на нем собственную фамилию. Мало ли чего еще было в этом окруженном садом домике - убежище тихих человеческих несчастий. Мы, врачи и сестры, привыкли ко всему, нам уже не приходилось удивляться. Но и мы однажды были приведены в немалое смущение.
К нам привезла больного, тихого бородатого человека с пергаментным цветом лица и огромными испуганными глазами.
Кто вы такой? - спросил главный врач.
Бородатый угрюмо потупился и не отвечал ни слова. Только через два-три дня он сказал боязливым шепотом, точно сообщая какую-то великую тайну:
Я гриб. И мне нужно, чтобы было тихо.
Его поместили в маленькую теплую комнату, и он молча уселся на стул в углу. Он был послушен, безропотно выполнял все требования несложного режима. Но никто не мог добиться от него ни единого слова. Никакие ласковые уговоры с самым тонким психологическим подходом не могли вернуть сознания. И врачи, казалось, махнули на него рукой. Больного изредка навещала семья. Жена наивно умоляла применить все возможные методы лечения. Но, как говорится, наша наука была тут сильна.
И вот однажды является ко мне наш фельдшер Дранков, человек вздорный, любящий выпить и почитающий себя опытным целителем, несправедливо обиженным судьбой.
Александр Николаевич, дозвольте мне применить свой метод в рассуждении больного Н., - сказал он степенно, с чувством собственного достоинства.
Я выслушал его, подумал и согласился.
Я выслушал его, подумал и согласился. Дранков вошел в комнату больного и сел на стул в противоположном углу. Хозяин не обратил на него никакого внимания. Так просидели они оба, не говоря ни слова, весь вечер. На следующий день повторилось то же. И так прошла чуть не целая неделя.
Наконец фельдшер осторожно спросил своего соседа:
- А вы кто ж такой будете?
Чaca через два он получил ответ:
- Я гриб.
А какой вы, извиняюсь, гриб будете?
- Больной подумал и ответил неохотно:
- Боровик.
Так,- протянул фельдшер.- Очень приятно. Я тоже, между прочим, гриб. Только я опенка-с.
Бородатый человек взглянул на него презрительно.
Помолчали.
- А что вы здесь делаете? - опять осторожно спросил Дранков.
- Расту.
- Ну и я расту, с божьей помощью. Погода нынче для гриба в самый раз. Утром, кажись, дождик был. Теперь так и погонит из земли нашего брата.
Больной фыркнул презрительно и отвернулся к стене.
Несколько дней они не разговаривали вовсе.
Наконец фельдшер протянул с жалобным вздохом:
- - Ох-хо-хо, грехи наши. Боюсь я чего-то сегодня...
- Чего ты можешь бояться? - высокомерно фыркнул боровик.
- Как чего? Свернут голову, да и бросят в корзинку.
Больной явно забеспокоился. К вечеру он не выдержал и первый спросил с тревогой:
- А как же быть?
- Эх ты, боровик, тугая башка! Дело тут простое. Как ко мне протянут руку, я встану и закричу: вы, черти, делаете, ведь так шею сломать можно, какой я гриб, я - человек. С ума вы спятили, что ли?
Боровик задумался. Вот однажды, во время обхода, больной неожиданно вскочил и закричал во все горло: "Не трогайте, не трогайте! Ведь я же человек".
И в первый раз в это утро потребовал себе "человеческой пищи" - яичницы с ветчиной и кружку пива.
Это было уже начало. Постепенно и очень осторожно возвращали мы больному элементарные навыки общежития. Прошло некоторое, сравнительно небольшое время, и его уже можно было выписывать. За ним приехала обрадованная, взволнованная жена. Он горячо благодарил всех врачей и на прощанье обнял, со слезами на глазах, как всегда угрюмого, надутого важностью Дранкова. Они расстались приятелями. Дранков потом неоднократно бывал у него дома и каждый раз возвращался в прекрасном вложении духа.
- Забавная история,- сказал кто-то из присутствующих.
- Подождите,- заметил доктор,- Она еще не закончена.
Уже после революции идет Дранков как-то по Невскому. И навстречу ему знакомая фигура - типичный советский служащий с тугим новым портфелем под мышкой, уже сильно немолодой, потертый жизнью, но видимо по всему, довольный и благополучный.
- А, Семен Никитич! - радостно открыл ему объятия Дранков.- Сколько лет не виделись! Ну как Мария Николаевна? Как детки?
- Спасибо. А как вы поспешаете?
Приятели начали оживленную беседу.
Когда они уже расставались, Дранков сморщился в лукавой улыбке и крикнул вслед старому другу:
- А помните, как вы были грибом? И не простым каким-нибудь, а боровиком. Губа-то у вас не дура!
Собеседник посмотрел на него косо, ничего но ответил и засеменил дальше.
А через день его отвезли а психиатрическую больницу. Он был уже безнадежен.
Журнал "Аврора" за 1974 год, № 9
| "По волнам моей памяти..." | "По страницам журнала "Аврора" |
При перепечатывании материалов сайта активная ссылка на сайт обязательна!
Copyright © 2006-2010