Вс.Рождественский

Коктебельские камушки

Много было вообще непривычного и своеобразного в этом странном доме художника и поэта Максимилиана Волошина на еще диком тогда - в тридцатых годах - коктебельском берегу. Сюда, на еще не обжитой курортниками в те времена лазурный залив Восточного Крыма, съезжались из года в год в летние и осенние месяцы друзья и гости хозяина, преимущественно люди искусства, работать и отдыхать, проводить время в горных прогулках, в беседах и спорах. Жили дружной коммуной, хозяйство вели на общественных началах, читали друг другу за общим столом только что написанные страницы, устраивали домашние вернисажи этюдов и акварелей, репетировали на рояле пьесы предстоящих зимних концертов. Пестрым было население дома, окруженного по-южному легкими пристройками, закутами, галереями, живущего в атмосфере доброжелательства, непринужденного веселья, но порою и весьма жарких дискуссий, главным образом о различных проблемах искусства.

Издавна повелся и обычаи устных рассказов. Делалось это так: в определенный день недели, сразу после общего ужина, все обитатели собирались либо на широкой "астрономической вышке", венчающей крышу, либо на круглой садовой площадке перед домом, и тогда под открытым южным небом, усеянным яркими звездами, при глухом и мерном рокоте неторопливого прибоя, начинались рассказы о виденном и пережитом, о путешествиях и научных экспедициях, о знаменательных встречах и событиях собственной жизни, о многом, что можно вспомнить в дружеской и доброжелательной среде.

Однажды кем-то было предложено ввести некоторый распорядок в эти стихийно возникавшие разговоры. Согласились на том, что каждый желающий приготовит какую-нибудь сочиненную им новеллу, сюжетный короткий рассказ - при полной свободе в выборе темы, события, манеры изложения.

Предложение понравилось, нашло горячий отклик, и "вечера устной новеллы" прочно вошли в обиход коктебельского отдыха. Эти импровизации были пестры и разнообразны, как камешки коктебельского побережья. Некоторые из них сохранила моя память.

За обедом много было разговоров на эстетические темы. Почти все сидящие за столом были вовлечены в общий и довольно беспорядочный спор. Упорно молчал только "дядя Федя" - добродушный и несловоохотливый толстяк, инженер из Харькова, человек уже пожилой, весьма почтенный и, как говорили, большой знаток и авторитет в своей области. Он молчал, но слушал внимательно. Ему и довелось два дня спустя быть рассказчиком на очередном "вечере новелл".

Начал он так:

На этот раз я не буду ничего говорить о близких мне делах производственных, хотя и там случаются такие неожиданные "новеллы", что только руками разведешь. Я лучше постараюсь вспомнить то, что записал для себя после ваших недавних споров. И назвал я все это немного пышно и торжественно - "Спор о Красоте".

Занимательно было бы передать эту краткую новеллу - как и последующие - словами рассказчиков, но у меня сохранились только самые сжатые записи, голая схема сюжета, которую впоследствии пришлось заполнять с помощью памяти и воображения. Добавлю, к тому же, что повествователями были люди очень разные, но так или иначе дружественно связанные с Домом Поэта. Среди них и известный врач-психиатр, и режиссер кино, и художник, и профессор-историк, и прославленная актриса наконец, сам Максимилиан Александрович Волошин.

Записаны эти рассказы (и притом далеко не все) много позднее, в то время, когда волошинский Коктебель отошел уже в далекое прошлое, да и цветные камешки его побережья не столь уж щедро выносит черноморская волна вдоль всей полосы прибоя.

Итак, начинается этот "Коктебельский Декамерон" с уже обещанной новеллы.

Вечерний чай пили на балконе. Ленивое солнце еще медлило угасать в верхушках пропыленных московских лип, а внизу, на бульваре, было уже сумрачно и сыровато. Через приоткрытую дверь плыли приглушенные звуки огромного города. С резким и тяжелым грохотом пел на закруглениях трамвай. Первая одинокая звезда повисла где-то над Замоскворечьем - слабая и точно дрожащая от холода.

За чайным столом уже давно шел спор о том, что такое красота.

- Нет, вы мне дайте точное определение красоты, - смеясь одними глазами, говорила хозяйка, протягивая стакан чаю угрюмому бородатому человеку в золотом пенсне. - Только, пожалуйста, не говорите мне того, что каждый день повторяете на своих лекциях. Я сама кончила театральный вуз и, по счастию, не была вашей ученицей.

- Вы безжалостны, Ольга Николаевна. Кто бы мог это подумать, видя вас лунною ночью на мраморной балюстраде, в объятиях Отелло!

- Шекспир тут ни при чем, не уклоняйтесь от вопроса.

- Я покоряюсь, хотя бы потому, что всегда был поклонником вашего сценического таланта. Красота - это, видите ли... э... э... условное понятие. Каноны Древней Греции еще со времен младенчества нашей культуры внушили нам...

- Знаю, знаю... Вы будете говорить о непогрешимом совершенстве линий, о врожденном чувстве пропорций, и т. д., и т. п. Все это старо, мой друг!

- К принципам красоты неприложимо понятие времени, - неожиданно вступил в разговор худощавый, угловатый в движениях старик. - Единственное, что не старится в мире, это красота. "И будет мир вещей прекрасных таким, как был всегда, всегда".

- Очень милые стихи. Чье это? - спросил искусствовед.

- Анри де Ренье. В моем робком и почтительном переводе.

Хозяйка поправила пышную прическу. Широкие рукава халата скользнули до плеч, обнажив ее действительно античные руки.

- А вот и ответ! - подхватил круглощекий, необычайно живой юноша явно актерского вида. - Если бы я не боялся упрека в пошлости, я бы сказал, что ваши руки донесли до наших времен...

- Боже мой, как, оказывается, я стара! Мне более шести тысяч лет!

Все засмеялись. Юноша густо покраснел и глубже ушел в подушки мягкого дивана.

Но все же, - настойчиво и задорно продолжала хозяйка, - все же, что такое красота? Если вы, люди искусства, уклоняетесь от прямого ответ прячетесь за каламбуры, то пусть скажет свое мнение человек практического и точного рассудка. Может быть, в наш век инженеры знают об этом больше? Вадим! - обратилась она к мужу.- Как ты думаешь?

Никогда не думал об этом,- нехотя отозвался молчавший все время смуглый человек в роговых очках и нерешительно повернул несколько раз спичечный коробок узкими и крепкими пальцами.- Мне кажется, что красота, действительно, в соразмерности и целесообразности. Непогрешимо рассчитанный железнодорожный мост кажется мне воплощением прекрасного. Красота - это то, что исключает все лишнее и для выражения идеи пользуется только необходимым.

Ну нет, никак не могу с вами согласиться,- недовольно буркнул искусствовед.- А декоративный стиль в архитектуре? Значит, вы начисто отрицаете барокко и для вас ничто Бернини или Растрелли? Неужели вам ничего не говорят прекрасные создания XVIII века?

Инженер недоуменно развел руками и нервно чиркнул спичкой о коробок. Известный поэт с ленивой снисходительностью вступил в беседу:

- Нет, красота, по-моему, не в целесообразности. Определять ее так - значило бы вторгаться в область техники и прикладных искусств. Красота, как я думаю, это полное и полногласное выражение чувства, направленного к высокой общечеловеческой идее. Только такая красота заслуживает наименования бессмертной.

- Скажите, мой друг,- лукаво улыбнулся костлявый старик,- образ прекрасной женщины заслуживает, с вашей точки зрения, бессмертия?

Несомненно,- пробаритонил поэт и украдкой взглянул на хозяйку.

Так вот, позвольте вам заметить, что современники Рубенса видели красоту в восьмипудовых, розовых, как ветчина, фламандских телесах, а близкая к нам эпоха Фейхтвангера сходила с ума по женщинам, которые напоминают геометрический чертеж и - извините меня, Ольга Николаевна,- садясь, прокалывают штофную обивку мягкой мебели.

Общий хохот был ему ответом. Поэт возмущенно вскочил с места и начал горячую речь, которую уже никто не слышал. Его баритон потонул в нестройной сумятице спорящих голосов.

- Нет, что же такое красота? - продолжала хозяйка, сама забавляясь своей настойчивостью.- Я понимаю, почему все вы лукавите или молчите. Все вы перекультуренные люди, и вашими убеждениями управляют сотни прочитанных книг и услышанных мнений. Боюсь, что вы испорчены уже навсегда. Вижу, что речение "наука о красоте" имеет смысл только для кабинетных теоретиков и суесловов.

- Позвольте, позвольте,- уже кричал искусствовед,- разве можно так, одним взмахом, зачеркивать замечательные завоевания человеческой мысли? Разве позволительно вносить сумбур и сумятицу личных мнений в сложнейшую область нашей психики? Что бы вы сами стали делать на сцене без знания основных законов своего искусства?

В эту минуту распахнулась дверь, и на пороге все увидели шестилетнего Павлика, сына хозяйки, и его няню. Павлик порывисто обнял мать и степенно, с надутым лицом, опустив глаза, обошел гостей, протягивая им не сгибающуюся руку.

- Здравствуйте, молодой человек,- снисходительно и небрежно потрепал его по розовеющей щечке грузный толстяк, до сих пор не принимавший участия в общем разговоре,- ну, как ты гулял? Где вы с няней были?

- В зоологическом саду.

- Очень хорошо. Что же тебе там больше всего понравилось?

- Бегемот.

- Но почему, Павлик? - удивленно подняла брови хозяйка.

- Ах, мама,- захлебываясь восхищением, внезапно оживился мальчик,- он такой красивый!

Журнал "Аврора" за 1974 год, № 9

При перепечатывании материалов сайта активная ссылка на сайт обязательна!

Copyright © 2006-2010