История эта показалась мне еще тогда интересной, и я вам ее предлагаю. Чтобы "не пропал дух авантюризма"...

Александр Житинский, журнал "Аврора", 1973 год.

Летом у нас на кафедре тихо, как в санатории. Если по коридору летит муха - это уже событие. Преподаватели в отпуске, студенты строят коровники в Казахстане, а мы играем в настольный теннис.

В этот день была жара, и я не нашел партнера. Тогда от нечего делать решил поработать.

В жару вредно работать. Об этом даже в газете писали. Предупреждали, что не следует злоупотреблять. Поэтому я начал полегоньку. Сел за лазер и плавными движениями стал стирать с него пыль. Я старался, чтобы пыли хватило до конца рабочего дня.

Тут пришла Любочка, наш профорг. Она меня долго искала между шкафами, но все же нашла. Любочка очень обрадовалась и сказала:

- Петя! Какое счастье! От кафедры нужно двух человек в совхоз на сено. На две недели. Дело сугубо добровольное.

- Кормить будут? - зачем-то спросил я. В таких случаях нужно сразу отказываться. Но я сразу отказываться не могу, боюсь обидеть.

Еще как! - просияла Любочка. И она принялась рисовать картины природы. Молоко, сено, купание в озере, прогулки при луне и прочее.

- Не могу я, - сказал я уныло. - У меня жена и ребенок.

- Дядя Федя согласился, - сказала Любочка. - А у него внуки.

- Ладно, я поговорю с женой, - сказал я.

Жена у меня, надо сказать, очень хорошая женщина. Она умеет решать за меня разные вопросы. Исключая чисто научные. Я сказал ей, что нужно помочь совхозу. Совхоз изнывает от недостатка кадров.

Знаем мы эти кадры, - сказала жена. - Езжай. Только не теряй там голову. Много денег я все равно тебе не дам.

- Все относительно, - сказал я.

- Кроме денег. Их всегда абсолютно нет.

Мы в очередной раз посмеялись над этим обстоятельством жизни, и тема была исчерпана. Жена вынула из кладовки джинсы, в которых я делал ремонт. Почему-то их забыли выбросить в свое время. По расцветке они напоминали политическую карту Африки, к тому же - рваную.

На следующий день я сказал Любочке, что согласен.

Молодец! Все равно бы послали, - похвалила она меня.

После обеда нас собрали в актовом зале. Народу набралось человек тридцать. Лаборанты, техники и студенты, которые не успели уехать в Казахстан. Младших научных сотрудников было двое. Я и Барабыкина с аэродинамики. Барабыкиной лет тридцать семь, она давно младший научный сотрудник, Теперь, наверное, уже пожизненно.

Выяснилось, что самым главным будет Лисоцкий Казимир Анатольевич. Он не успел уйти в отпуск, его и прихватили. Приятно, что Лисоцкого прихватили. Это редко бывает.

Дядя Федя сидел рядом со мной и уже строил планы. Тематически его планы всегда известны. Но он умеет их разнообразить нюансами.

Лучше брать с собой. Чтобы там зря не бегать,- сказал он.

Тут как раз начал говорить Лисоцкий. Он хорошо говорит.

Товарищи! Нам выпала... - начал Лисоцкий, а дальше я стал регистрировать глаголы. Вся суть всегда в глаголах. Умение слушать глаголы экономит время. И нервную энергию тоже. Глаголы были такие: доказать, показать, умеем, знаем, не знаем, косить, сушить, есть, жить, три раза - будем, хочу предостеречь, пить и выполним. Еще много раз было "должны", но я не уверен, что это глагол.

Я в это время рассматривал коллектив. Сплошная молодежь. Женщин было семь. Шесть молоденьких и Барабыкина. [38]

С этими глаголами я чуть не пропустил, когда и как ехать. Ехать нужно было до платформы Великое. Поселок назывался Соловьевка, а совхоз - " Пролетарский".

- Годится! - сказал дядя Федя.- Значит, должен быть магазин.

Не знаю, почему он так решил.

Нас встретил управляющий отделением. Управляющий был в кожаной куртке и молодой. Веселый и энергичный.

- Ну, сено-солома! - сказал он.- Повышенных обязательств мы брать не будем. Главная ваша задача - это прокормиться. Продукты мы вам будем отпускать. Но только за ваши заработанные деньги. Ясно?

Мы кивнули. Чего же тут неясного? Жалко, что не было дяди Феди. Он бы чего-нибудь спросил. Дядя Федя перед отходом поезда побежал в магазин и не вернулся. В Соловьевку приехал лишь его чемоданчик.

Управляющий сказал, что завтра в восемь в на работу, и ушел, уведя с собою девушек. Их должны были разместить отдельно. А мы заняли большой и красивый сарай с одним окошком. В сарае были нары, больше ничего. Стены внутри были расписаны, как в храме. Здесь я увидел автографы нескольких поколений, афоризмы и рисунки типа наскальных у австралопитеков. Я занял места на наpax себе и дяде Феде и вышел взглянуть на природу.

Сарай стоял на пригорке. В двадцати метрах располагалась летняя кухня. Рядом навес, под которым стоял стол. Это, значит, столовая. Чуть дальше - две будочки типа сторожевых. Это тоже понятно.

Внизу блестело озеро. В озере отражался лес. По воде прогуливались равномерные волны, oтчего изображение леса было как на стиральной доске. Правее было поле. На нем возвышался огромный сеновал под крышей. Еще дальше болтались вокруг колышков две козы.

Пришли откуда-то стайкой наши девушки. Барабыкина среди них была как воспитательница детсада.

Девушки были девятнадцати-двадцати. Кроме Инны Барабыкиной. Остальных звали так : Наташа Наташа, Наташа, Вера, Надежда, Любовь. Ей-богу, я не шучу! Вера, Надежда, Любовь. Любовь была уже замужем, а Барабыкина уже нет. Остальные, следовательно, были невестами.

Чтобы проще было ориентироваться, мы разделили Наташ на просто Наташу, Наташу-бис и Тату. Тата вела себя очень бойко. Кто-то уже попытался к ней подъехать, но тут же отъехал.

Из сарая вышел Лисоцкий в белой панамке.

- Все слышали? - сказал Лисоцкий. - Чем больше мы заработаем, тем лучше поедим. Это будет наша стратегия... Петр Николаевич, - обратился он ко мне, - попрошу вас быть моим заместителем. Вы человек уже опытный, будете руководить молодежью.

- Шишка на ровном месте, - сказала молодежь Тата.

- Нами нужно руководить, - кокетливо сказала Барабыкина. Ей понравилось, что она тоже молодежь. Но Лисоцкий охладил ее пыл.

- Инна Ивановна будет поваром, - галантно сказал он.

- Никогда! - заявила Барабыкина. - Не умею и не хочу. Я даже мужу бывшему не готовила.

Понятно теперь, почему он от нее сбежал. Все посмотрели на Барабыкину с сожалением. А в повара пошли наша Вера и наша Надежда.

С любовью дело обстояло много сложнее. Лисоцкий это понимал, поэтому отозвал меня на конфиденциальную беседу. Мы говорили как мужчина с мужчиной.

Надо что-то делать,- сказал Лисоцкий, глядя мне в глаза. Это чтобы я понимал подтекст.

- С чем? - спросил я, не понимая подтекста.

Люди крайне молоды,- сказал Лисоцкий.- Природа настраивает на лирический лад. Вы понимаете?

- Нет,- сказал я.

- Не исключена возможность любви,- прямо сказал Лисоцкий.

- А! - сказал я.

- Вы представьте мое положение как руководителя. Проконтролировать всех я не смогу. Они начнут встречаться, ходить за ягодами, может быть, даже целоваться.

А потом поженятся,- сказал я.

А если не поженятся?

- Могут и не пожениться, - согласился я.

- Вот то-то и оно! Тогда возникнут неприятности. Представте себе, что кто-то из девушек... Вы понимаете?

- Нет, сказал я.

Петр Николаевич! - воскликнул Лисоцкий.

Понимаю,-сказал я.- Кто-нибудь из девушек...

Господь с вами! - закричал Лисоцкий.- Я и думать боюсь!

- А вы не думайте,- предложил я.

- Я не могу не думать. Я руководитель... Нужно принять профилактические меры.

Как выяснилось, Лисоцкий имел в виду средства морального воздействия. Нужно было проводить культурные мероприятия, чтобы у них не оставалось времени на любовь. Этим должен был заниматься я.

Работа, еда, физические упражнения, подвижные игры. Песен у костра лучше не надо. Они настраивают лирически. Такова будет наша тактика,- сказал Лисоцкий.

Таким образом, я оказался заместителем Лисоцкого в поле, поскольку он взялся вести учет в конторе, а также массовиком-затейником по предупрежнию любви. Поэтому я сразу же стал приглядываться к народу. Кто на кого смотрит, как смотрит и зачем. Больше всего я опасался амбалов.