В понедельник обнаружилось, что наш дед, который кладет скирды, заболел. Не было его, одним словом. И наша бригада осталась без специалиста.

- Я сам сложу скирду,- сказал я управляющему.

- Спасибо,- сказал он.- Чтобы ее осенью ветром сдуло? Да?

- Я умею,- сказал я.

- На словах все мастера! - сказал управляющий.

- Спросите у деда,- предложил я.

Мы с управляющим пошли к деду. Дед лежал на кровати в валенках. Он постанывал и поматывал головой.

- Погоди трястись, Нилыч,- сказал управляющий.- Говорили тебе вчера, сено-солома, не пей шампанского! Непривычен ты к шампанскому!

- И то правда,- промычал дед.

- Ты лучше скажи, этот парень сможет скирду поставить? Или нет?

Дед оторвал голову от подушки и посмотрел на меня, с трудом узнавая.

- Могет,- прохрипел он.- Этот могет.

- Лады,- сказал управляющий.- Под твою ответственность, Нилыч.

- Бери трактор и валяй,- сказал он мне.

Мы выехали в поле, я встал посередине и сказал, как дед:

Здесь будем ставить.

Потом я отсчитал восемь шагов в длину и четыре в ширину. Это я размечал основание. Амбалы в это время нагружали волокушу. Тата с Барабыкиной потихоньку копнили.

Приехало сено, и я стал махать вилами. Миша, тракторист, скептически хмыкал, но сено возил. Я размахивал вилами до обеда и за это время сложил прямоугольный параллелепипед. Размерами восемь на четыре на два метра. Правда, он был не совсем прямоугольный. Чуть-чуть косоватый параллелепипед.

После обеда начинай затягивать,- сказал Миша.- А то нам до темноты не управиться. И сена не хватит на верхушку.

Затягивать - это значит понемногу скашивать углы, чтобы получилось похоже на домик с крышей. Тут вся штука в том, чтобы правильно выбрать угол. Если сильно затянешь - сено останется. А если слабо, его не хватит. И скирда выйдет высокая, вилами не достать.

Я стал затягивать, видимо, слабо. Затягиваю-затягиваю, а до верхушки далеко. Снизу мне все подавали советы. Особенно Тата и Инна Ивановна. Они обе очень болели за меня, чтобы скирда получилась нормальная. Как у людей.

Миша привез волокушу и сказал:

- Все. На этом поле сена больше нет.

- А сколько еще до верхушки? - спросил я сверху.

Волокуши две,- оценил Миша.- Ну, поехали у соседей тянуть.

Он усадил амбалов на волокушу и уехал с ними куда-то. А я разлегся на скирде и оттуда вел беседу с женщинами.

- Соскучился по дому. По жене,- сказал я, как бы между прочим.

- Это понятно,- вздохнула Инна Ивановна.

- Что-то не видно,- сказала Тата.

- У тебя молодая жена? - спросила Барабыкина.

Молодая. Моего возраста,- ответил я.

Тата прыснула. Для нее женщина старше двадцати пяти была уже древняя, как русско-турецкая война.

- Нынешние девушки довольно испорченны,- заметила Инна Ивановна, холодно взглянув на Тату.

- А нынешние бабушки большие зануды,- сказала Тата и выгнулась на траве, как кошка.

К счастью, приехали амбалы с волокушей, А то женщины могли затеять поединок на вилах. Амбалы лринялись снова кидать мне сено. А я рос и рос вместе со скирдой.

Отсюда хорошо было видно вокруг. Подувал ветерок. Поля желтели между лесами. По полям ползали тракторы, выпуская из коротких труб синеватые столбики дыма. Люди заготовляли корма. А зимой они будут использовать эти корма и готовиться к следующей заготовке. И так каждый год. Можно сказать, вечно.

В этом было что-то непреходящее. Это выходило за рамки человеческой жизни. Причем в обе стороны. В самом деле, мы могли решить только локальную задачу. Заготовить корма на зиму. И так во всем.

Мы всегда решаем только локальные задачи. Окончить институт. Жениться. Написать диссертацию. Получить квартиру. Еще чего-нибудь получить, А что-то, наоборот, отдать. Но последнее реже.

А заготовка кормов - это всеобщая и вечная задача, Как рождение детей. Нельзя народить всех детей и больше к этому вопросу не возвращаться. Рано или поздно их потребуется родить еще.

Вот так это будет в философском плане.

Я философствовал попутно с самой заготовкой. Откуда у меня силы брались, ума не приложу. Неужели Тата на меня действовала? Очень может быть. Я смутно начинал догадываться, что влюбился. Признаться себе открыто я не мог. Господи, было бы в кого!

Площадка, по которой я ходил, стала совсем узенькой. Я был уже на гребне. Теперь только двухметровый Яша мог доставать до меня длинным шестом. Он аккуратно подавал мне копнушки, которые я столь же аккуратно укладывал себе под ноги. Дело близилось к блистательной победе. У меня внутри уже звенели фанфары.

Прикатил на мотоцикле управляющий. На заднем сиденье он привез Лисоцкого. Они задрали головы и смотрели на меня, как на акробата в цирке. Между прочим, не зря. Свалиться оттуда - пара пустяков. А высота скирды получилась метров шесть. Если снизу считать. Сверху казалось в два раза выше.

- Аи, молодец, сено-солома! - кричал управляющий.- Давно я такой скирды не видал!

- Очень способный товарищ. Мастер на все руки,- сказал Лисоцкий, тепло посмотрев на меня.

Тракторист Миша изготовил из длинных веток перекидки. Они кладутся на гребень, чтобы верхний слой не сдувало. Или для красоты, я не знаю. Я положил перекидки, сбросил вилы вниз и выпрямился на самом верху.

- Все! - закричал я.- Как получилось?

- Памятник! - завопили амбалы.- Ты похож на памятник!

- Мемориальную доску надо прибить,- сказала Тата.

- Молодцы,- похвалил Лисоцкий.- Ну, пошли ужинать.

И они направились ужинать.

- Эй! - закричал я.- А меня? Как я отсюда слезу?

- В самом деле,- сказал управляющий,- не годится так его оставлять.

И они стали меня снимать. Яша протянул вилы. Вероятно, он хотел насадить меня на них, как жука. И таким образом снять. Я надоумил его подать вилы другим концом. Внизу соорудили копну, чтобы мне было мягче падать. Я ухватился за шест и поехал по склону скирды, как на санках. Шест вырвался из рук, я закрыл глаза и грохнулся мимо спасательной скирды.

Амбалы несли меня домой на шестах. Bnepeди процессии шла Тата со скорбным лицом. Она пела траурный марш Шопена. У живота она несла подушечку, изготовленную из собственного платка. И подушечке вместо ордена лежал наряд, подписанный управляющим.

Это Петя,- объясняла Тата встречным людям.- Он только что соорудил себе памятник.

Я не умер. Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными, как сказал Марк Твен. Я даже ничего не сломал. Только ушиб локоть. И на следующее утро наша бригада явилась к конторе в полном составе.

На дверях конторы висела "молния": "Привет бригаде П. Верлухина, заготовившей шесть тонн высококачественного сена". Со мною здоровались за руку. Прихромал больной Нилыч и ходил рядом, гордился. Управляющий предложил мне переходить к ним на постоянную работу. Ввиду острой нехватки молодых специалистов.

Мы вышли на работу с маршем. Его опять coчинил Яша. Текст там такой:

Я иду поселком Соловьевка,
Напеваю песню ни о чем.
Я доволен. Вилы, как винтовка
На плече покоятся моем.
А вокруг такая уйма сена,
Для коров такая благодать,
Что признаюсь, братцы, откровенно:
Захотелось мне коровой стать.
Чтоб меня кормили и поили,
Попусту скотинку не браня,
Чтобы руки женские доили
Бережно и трепетно меня.
В самом деле, это было б славно!
А за все - такие пустяки! -
Я давал бы молоко исправно
Я давал бы молоко исправно
И мычал могучие стихи.

В этот день я опять поставил скирду. А на следующий день мы поставили две скирды и установили тем самым местный рекорд. Думаю, что он никогда не будет побит.

Тата уже не отпускала в мой адрес шпилек. Она посматривала на меня как-то жалобно. Доконал ее своей работой! А Инна Ивановна смотрела на меня с восхищением. Теперь я знаю, за что любят мужчин. Их любят за ударный труд.